К вечеру понедельника гнев Эдварда на жену прошел, остались только тоска и одиночество.
Будто отняли часть меня самого, думал он. Я всегда был любимцем женщин и убежденным холостяком, но теперь, кажется, не могу жить без Джулии и Джонни. Конечно, я могу забрать ребенка через суд. Сейчас отцы имеют равные права с матерями. Все дело в том, что эта победа не принесет мне радости, потому что еще мне нужна Джулия… очень нужна, черт возьми, нужны ее улыбка, нежные поцелуи, объятия.
Каждой клеточкой своего тела он желал, чтобы жена была рядом. Вероятно, это и есть любовь.
Потом он вспомнил, как сделал Джулии предложение и женился на ней в спешке, как при пожаре, отказался заниматься любовью в первую брачную ночь, вместо того чтобы принять ее невинность как дар. Эдвард с силой ударил кулаком по столу. Неудивительно, что она не уверена в моей любви. Я ведь никогда не делал никаких признаний. Чего же еще я мог ожидать? Только бы она дала мне шанс все исправить…
Он решил сделать все возможное, чтобы вернуть Джулию. Удалось ведь уговорить ее выйти за него замуж. Почему бы не уговорить ее остаться с ним? Возможно, она даже полюбит его.
Во вторник вечером здание суда было переполнено иммигрантами, администрацией плантации, адвокатами и журналистами. Судья и присяжные заняли свои места, а Джулия все не появлялась.
Гонсалес с облегчением вздохнул, когда увидел проталкивающуюся сквозь толпу знакомую стройную фигуру в длинном платье в цветочек. Невероятно, но Джулия принесла с собой Джонни, одетого в синий матросский костюмчик.
Боже, как он был рад их видеть! Его сердце переполнилось любовью и нежностью. Ему так хотелось сжать их в объятиях, и только решительное выражение лица Джулии остановило его порыв.
– Спасибо, что пришла, – прошептал Эдвард.
Процесс начался. Гонсалес давал показания первым.
– Многие плантации, – заключил он, – такие же, как Ватерхаус. Наша задача состоит в том, чтобы улучшить условия жизни работников.
Он просто неотразим… такой красивый, смелый и умный, думала Джулия. Я никогда не перестану любить его. Моей сестре так повезло, а она не сумела оценить его.
Потом настала ее очередь выступать. Джулия отдала мальчика Фернандо и поднялась на место свидетеля.
В основном она рассказывала о положении женщин и детей. За ней выступали работники плантации. Они объяснялись на ломаном английском, но с таким чувством, что аудитория без труда понимала их. Затворы фотоаппаратов не переставали щелкать. Множество репортеров держали микрофоны, а операторы—камеры.
Обвиняемые были тщательно допрошены. Следствие особенно интересовалось нанесением увечий Гонсалесу.
Потом объявили перерыв. Стулья опустели. Один из работников плантации подошел к Гонсалесу выразить благодарность.
Я выполнила свой долг, с облегчением думала Джулия. Надеюсь, все пойдет так, как задумал Эдвард. Я не могу больше оставаться здесь. Так близко от него и в то же время так далеко.
Она взяла Джонни и, пожелав про себя Эдварду удачи, направилась в дамскую комнату переодеть мальчика.
– Джулия, подожди! – крикнул Эдвард, но она, казалось, не слышала. Не хотелось терять возможность поговорить с женой. Слишком много было поставлено на карту: их жизнь, их счастье.
– Извините, – сказал он, работнику суда, обходя его, – я должен быть с женой и ребенком.
Но, к его огорчению, Джулия исчезла слишком быстро. Может, она все еще переодевает Джонни? Тут Эдвард заметил их у машины метрах в тридцати от него.
Джулия не успела захлопнуть дверцу, как Эдвард появился перед ней.
– Нам надо поговорить, – настойчиво сказал он.
Но Джулия не хотела обсуждать развод лицом к лицу. Ей будет слишком больно.
– Я не хочу говорить с тобой здесь… на улице… – оборвала она его. – Я должна отвезти Джонни домой и уложить спать.
– Не так быстро, – продолжил Эдвард. – Джонни может поспать и в машине. Ведь решается и его судьба.
Как всегда, Джонни. Он любит сына, но не ее.
– Я больше не работаю на тебя и не обязана подчиняться…
Едва сдерживаясь, Эдвард понизил голос:
– Джул, дай мне шанс, черт возьми.
Но Джулия покачала головой. Скоро продолжатся слушания, а Эдвард стоял посреди улицы и разговаривал с ней. Неужели для него этот разговор важнее решения суда? С неожиданно возникшей надеждой она ждала продолжения.
Эдвард наклонился к ней.
– Я люблю тебя и хочу сохранить наш брак, – сказал он. – Надеюсь, ты понимаешь, что, не будь Джонни, я все равно женился бы на тебе. Просто, признаюсь честно, я сделал бы предложение много позже.
Уверенная, что ее слух играет с ней злую шутку, Джулия недоверчиво взглянула на мужа. Вероятно, ей все это снится.
– Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне на любых условиях. Наш сын заслуживает обоих родителей маму и папу.
Казалось, южная ночь, освещенная уличными фонарями и озвученная далекими неясными голосами, ждала ее ответа вместе с Эдвардом. Ошеломленная неожиданным поворотом событий, Джулия пыталась проанализировать его предложение.
Он назвал ее мамой своего сына и сказал, что любит ее. Неужели это правда? Но он же все еще любит ее сестру…
– А как же Мэри? – спросила она.
Эдвард нахмурился.
– Я не понимаю. Какое отношение к нам имеет твоя сестра?
Чтобы остановить набежавшие на глаза слезы, Джулия моргнула.
– Когда мы… были близки в Ватерхаусе, – выдавила она, – ты произнес во сне ее имя.
С искренним изумлением Эдвард посмотрел на жену.
– Я?
Не в силах из-за слез произнести ни слова, она кивнула.
С трудом Эдвард вспомнил свой сон.